- Там сразу три «Скорых». Два – из ДТП и еще немец наших привез. Нужны руки...
Эта фраза, сказанная мне на бегу сотрудником санпропускника (отделения, через которое пациенты попадают в больницу), только непосвященным показалась бы странной. Для меня же она означала, что обед откладывается. Впрочем, аппетита от волнения все равно нет.
Я уже как три дня работаю сестрой милосердия в донецкой больнице. Еще недавно я тряслась в автобусе из Москвы в Донецк, чтобы выйти из него в форме сиденья и поселиться в общаге медуниверситета. А еще раньше, кажется, месяц назад, я заполнила «Анкету добровольца» на сайте Патриаршей гуманитарной миссии, дав тем самым согласие поработать в больнице на Донбассе. Заполнила и забыла, погрузившись в суету лета. Как вдруг мне позвонили и сказали, что ждут.
Уже отработав вахту, узнаю, что сестрой милосердия может называться только посвященная сестра (получившая на это благословение), а остальные – волонтеры. Но желание спасать и облегчать человеческие страдания не вмещается в слово «волонтерство» (порядком заезженное, признаться) и я, пусть и непосвященная, ощущаю себя именно сестрой милосердия.
Бог мой! Неужели я вернусь к своей первой профессии?! А я – фельдшер с 13-летним стажем на «Скорой» при Авдеевском коксохимзаводе.
Пока еду, воображение рисует картины. Вот я, в медицинском костюме и шапочке с красным крестом, кормлю забинтованного бойца овсяной кашей-размазней, бережно взбиваю ему подушки и слушаю его фронтовые байки, а перед сном читаю ему книги. Пусть это будут «Муми-Тролли» Туве Янсон. Потому что, ясно же, боец контужен и его не нужно «грузить» Стругацкими. Мой подопечный засыпает, я чутко кемарю неподалеку при свете тусклой лампы, чтобы вскочить по первому зову.
На деле все оказалось совсем не так.
С группой волонтеров из Екатеринбурга, Астрахани, Краснодара я приехала в Донецк. Некоторые из добровольцев приезжают сюда не впервые, часто используя отпуск и объясняют лаконично: тянет сюда невыносимо.
Перед работой нам провели инструктаж: врачам не указывать, пациентов не лечить, быть готовым выполнять любую работу и понимать, что ее будет много.
Для пущей чистоты эксперимента решаю жить не в своей донецкой квартире, а вместе со всеми волонтерами в общаге, тем более подъем ранний, а возвращаемся с работы – едва живые. Общага эта возвращает меня в мое нищее студенчество и как-то даже мобилизует что ли. Вечером рассказываем как у кого прошла смена, распределяем дежурства. Уже через два дня, я с легкостью просыпаюсь в 5 утра на работу.
- Томас! Умеешь же ты работы задать, - санитар Стас из санпропускника нейрохирургии натягивает перчатки на свои лапищи и беззлобно ворчит на военврача – чистокровного немца с прозрачными глазами, который, впрочем, вполне себе болтает по-русски.
От его протяжных «Ы», «О» пробегает мороз по коже, будто просыпается генетическая память Великой Отечественной, где этот Томас – враг. И эта память борется с диссонансом от того, что сейчас ариец лечит русских.
Да как лечит! Это фантастика, о которой в 2022 году могли только мечтать. Раненый в машине, которого привез нам немец, без сознания, со множественными травмами – работа дронов. Помощь военные медики ему оказывали в условиях, близких к полевым. Но в подключичной вене – катетер, уже установлена капельница, боец заинтубирован и за него дышит аппарат ИВЛ. Все переломы надежно зафиксированы.
- Блат, блат, - под нос ругается немец, пытаясь пристроить портативные «легкие» на носилки в ногах пациента. Это наконец удается. Мы везем бойца на компьютерную томографию, а затем в реанимацию нейрохирургии. Здесь все с травмами главного нашего «компьютера» - мозга, почти все - без сознания, слышен только писк аппаратуры и как раздуваются меха ИВЛ. «Легких» травм тут, в реанимации нейрохирургии, не бывает.
И мой былой медицинский опыт помогает разве что сохранять самообладание – я не ахаю и не теряю сознание при виде раненого. Вот только я никогда не имела дела с военной травмой. А она особая. Это, когда одновременно могут быть пробита голова, сломана нога, обожжена спина, оторвана кисть и вдобавок контузия. И можно только оценить виртуозность помощи, которую научились оказывать наши врачи, вытаскивая из лап костлявой даже тяжелых бойцов.
НЕИЗВЕСТНЫЙ №1
Моя миссия санитарская – отмыть от крови, срезать остатки одежды на бойце, снять цепочки, жетоны, сложить в отдельный пакет. Это первый мой пациент. Имя его неизвестно. Он так и значится «Неизвестный №1». Снимаю с него часы, срезаю веревочку, на которой мешочек с иконой «Георгия Победоносца». Георгий весь пропитан кровью бойца. Осторожно срезаю бинты с головы и вижу раны, кожа висит лоскутами.
- Нужно побрить сначала под машинку, затем опасной бритвой - под ноль, - бросает на ходу врач и уходит готовиться к операции.
Никто не спрашивает, умею я это или нет. Раз ты тут – работай. Мне помогает Стас, приподнимая голову пациента, и я начинаю бритье. Сначала неумело, затем более уверенно, волосы в крови падают на больничную пеленку. Кто-то же их гладил с любовью, взъерошивал ласковой ладонью.
- Не бойтесь ему сделать больно, все самое страшное с ним уже случилось, он без сознания. Это еще и не самое страшное – однажды готовили к операции бойца с опарышами в ране. Он долго лежал на «нуле», откуда не было эвакуации. Но ничего, спасли, - утешение у Стаса получается так себе, но другого нет.
Машинка вязнет в крови, а я мысленно прошу: только живи, мой дорогой, мой прекрасный, неизвестный №1. Приходит очередь опасной бритвы. Справляемся и с этим. Пока санитар наводит порядок, успеваю взять холодную руку бойца двумя ладонями и мысленно прочитать «Отче наш». И только сейчас замечаю тату - то ли скорпиона, то ли рака - на ноге парня.
ДЕВОЧКА-ПЕЙДЖЕР
А нас уже ждут следующие «Скорые». ДТП под Еленовкой, два бойца без сознания, ребенок упал с качели, мужчина с инсультом.
Работа на санпропускнике непосвященному напоминает ад. Все говорят одномоментно, постоянно звонит телефон, на лавках, стульях и кушетках куча народа – кто-то ждет врача, кто-то – справку, а «скорики» уже толкают каталку с очередным пациентом. В этом же здании идет ремонт – пыль столбом, грохот перфоратора, вой дрели. Во всем этом миссия сестры милосердия – шустро помогать и не отсвечивать.
К обеду чувствую себя девочкой-пейджером бесконечно бегая с пленками ЭКГ на расшифровку к уставшему врачу в соседний корпус, а затем с ответом – обратно. При этом медсестры, не поднимая головы, что-то бесконечно пишут в бесконечных журналах. Когда-то именно из-за этой выматывающей писанины я ушла из медицины, даже на моей «Скорой» бумажно-статистического стало больше, чем деятельно-человеческого. А я шутила, что в журналистике меньше писанины, чем в медицине. С тех пор, кажется, ничего не изменилось. Глядя на толстые кипы журналов, понимаю - цифровизация сюда пока не дотянулась.
НИКАКИХ СПОКОЙНОЙ НОЧИ!
Вечером таксист подвозит раненого бойца, пересаживает его в инвалидное кресло и вытаскивает из багажника пакеты с тортами.
- Девушка, станьте моими ногами, провезите по отделениям? Меня тут на ноги поставили, хочу всем торты завезти, а мне тяжело самому, я после операции, - просит меня улыбающийся парень с забинтованными ногами. Как такому откажешь? Тем более пока затишье.
Какая чудесная миссия – развозить торты и видеть улыбки на уставших лицах медиков. Последний торт завозим бойцу в палату. И он демонстрирует мне осколок, который у него сидел в колене, доставляя страшные муки. Мелкая дрянь размером в пару миллиметров – сброс дрона где-то под Горловкой. Врачи все вынули, ювелирно сшили разорванные нервы.
Уже оканчивая смену, листаю телефон и узнаю, что сегодня День военврача. Этого звания в больницах Донбасса достойны практически все: от главврача до санитара. Но медикам не до поздравлений. Да и любые пожелания на смене – табу. (профессиональное суеверие) Особенно всех бесит фраза: «Спокойного дежурства!». Я вижу, как медсестра Вика выразительно закатывает глаза, когда какая-то бабулька, заглядывает с подобным пожеланием в «Санпропускник». «Спасибо, милая бабушка», - шипит Вика и утыкается опять в писанину.
САШКА И НАЯДЫ
Особая тема - вода. В Донецке она – раз в три дня. И это в лучшем случае. День воды – святое. Тут в больнице кругом – огромные синие бочки, куда набирают запас драгоценной жидкости, а потом носят ведрами и тазами. Питьевую воду привозят волонтеры. В наше отделение ее привез «Народный фронт» - ребята лет 17-ти сами разгрузили «Газельку», сами уложили баклажки на каталку и вперед – по отделениям.
А вот в ожоговом, где мне тоже довелось поработать, вода каждый день, пусть и до 13.00. Без этого перевязки бойцам невозможны. Только представьте присохшие к обожженной коже бинты, затвердевшие как панцирь. И чтобы снять все это, подготовить пациента к очередной перевязке, нужна вода, много воды, теплой и чистой. У кого-то из ребят зацепило только руки-ноги, у кого-то – все тело. Зато все в сознании, в отличие от нейрохирургии.
- Тебя как зовут?
- Саша.
- Откуда?
- Местный я. С Петровки.
У Саши в ожогах все тело, а на правой ноге еще и аппарат Илизарова. Ходить не может. Везем бойца на каталке, его нужно бережно переложить на спецподъемник, потом опустить в ванну и дать повязкам откиснуть. Парень смущается.
- Тебя когда-нибудь купали пятеро женщин, Саша? Да тебе сейчас все мужики завидуют, точно говорю! Девочки, подайте-ка шампунь, - нужный тон находится сам собой, и я мылю бойцу голову душистой пеной.
- А спинку можете потереть? Чешется так, что спать не могу, - просит он.
- А как же! Мы с тебя всю хворь смоем. Раз-два, с гуся – вода, раз-два – с Санька худоба. Будешь ты, парень, краше прежнего, - приговариваю я и бережно тру спину, обходя ожоги. От мысли, что Сашка сегодня будет спать вымытый, на чистом постельном, а его заживающие раны закроют свежими повязками, мне аж самой дышать легче, будто это меня выкупали.
Самое тяжкое – снимать марлевые повязки с глубоких ожогов. Но Саша не жалуется и не матерится, даже когда доходит очередь до ног. Они больше всего обожжены. На левой - глубокая яма, где должна быть икроножная мышца, на правой – аппарат Елизарова, вокруг которого мы так же должны снять бинты. Вместе с ними лохмотьями сходит черная кожа – под ней – розовая, как пяточки младенца. Особое искусство обсушить пациента. Бережно, едва похлопываю полотенцем по телу. Готов. Следующий!
САЛОН КРАСОТЫ ИМЕНИ КОТОВСКОГО
Когда с отмачиванием покончено, один боец просит меня побрить ему голову и бороду. Руки у него все в бинтах, из них торчат искалеченные пальцы.
- Только я не парикмахер, переходы и прочее – не умею. А под Котовского – вполне, - я накидываю на бойца пелеринку и приступаю к его преображению.
Не успеваю побрить, заглядывает еще один:
- А меня возьмете? – тоже руки забинтованы до плечей.
- А чего ж не взять. Только машинку обработаю, - отвечаю.
Волосы парня, оплавленные огнем, сбились сажей и гарью в сплошной клок, машинка и тут вязнет, сначала бы ножницами. Справляемся. Брею, слушаю истории и получаю 100 тысяч благодарностей. В дверь уже заглядывает следующий:
- А лежачих побреете? Они сюда дойти не могут, - просит раненый.
Салон красоты имени Котовского переносится в палаты. Все ребята с тяжелыми ожогами, вокруг ног - каркасы. При этом смешат меня до слез.
- Где умудрился-то? – спрашиваю очередного клиента, указывая на ноги.
- Та пустяки. Шашлыки жарил, - отвечает он.
- Ты их шо, ногами жарил? – хохочет его сосед.
Юмор – спасает, а вот сопли и слезы тут не нужны.
- Какие чудесные у вас волосы. Такие редкие и тонкие, машинка легко идет, одно удовольствие брить, - говорю я очередному бойцу и тут же оба покатываемся со смеху. Комплимент!
Через пару часов – все в палате сияют, как бильярдные шары.
- Пришла красивая женщина и принесла нам красоту. Прям жить захотелось. А вы замужем? - подбоченился один из пациентов и протянул мне яблоко.
ЗЛА НЕТ
Сережи, Саши, Димы, Кости, Артемы… Омск, Саратов, Донецк, Тюмень, Мурманск. Вся Россия под одной крышей. Парни в палатах говорят о чем угодно, только не о боях, Зеленском и Трампе. В этих ежедневных страданиях, когда встать с постели и дойти до туалета - уже подвиг, поневоле станешь коллективным Ремарком.
- Зла нет. Все зло, что ты носишь в себе, вмиг исчезает, когда приходит весть, что, вот, еще кто-то погиб из наших. До этого ты мог ворчать и пыхтеть, проклинать его за косяки, но случилось что случилось и зла больше нет. На моих глазах умирал враг. Были только жалость, осознание нелепости такой смерти и тоска от того, что ничего не поправить. Все зло - от избытка жизни. А когда вот он край, зла не помнишь, - поясняет эту ремарковщину мой знакомый боец Дмитрий.
А на следующий день в санпропускнике Стас говорит, что умер мой неизвестный №1. Слезы подкатывают и перехватывает горло. Перед глазами - то ли скорпион, то ли рак, набитый на его ноге. Я передаю военкому, который приезжал на опознание, тот пакетик с окровавленным Георгием, жетоном и часами.
- Как его звали, скажите, пожалуйста? – останавливаю военного в дверях.
- Владислав.
Буду теперь молиться еще и за Владислава.
Меня отправляют на вахту в пищеблок и при всей моей нелюбви к готовке, начистить и нарезать на суп мешок картошки. После дежурства в ожоговом и «Санпропускнике», это кажется мне вполне сносным занятием. Тяжело физически, но не морально. К тому же кормить больных – тоже милосердие.
Разглядываю в конце смены руки в волдырях и понимаю – приехала не зря. Я не смогу всех спасти, вылечить, побрить и накормить. Но даже та малость, на которую я способна, для кого-то – огромное благо. Например, для бомжа, которого «Скорая» сбросила нам и уехала, а я накормила его и наши волонтеры нашли ему обувь и одежду. До этого он сидел в памперсе и куртке.
ЭПИКРИЗ
Волонтеры, сестры милосердия в Донбассе нужны. Это тоже свой «фронт». Вас обеспечат жильем, питанием и даже оплатят дорогу в Донецк и обратно. Выдадут перчатки, маски, шапочки и прочее. Но нужно быть готовым к любой работе – выносить судно, мыть и кормить больных, дежурить на пищеблоке, драить полы, не падать в обморок от крови, гноя и струпьев. Любая брезгливость – не допустима. А еще – не делить пациентов на военных и гражданских, болит у всех одинаково, а милосердие не может быть избирательным.
- Люди приезжают самые разные и почти всех потом тянет сюда снова. Просто потому, что чувствуют: время здесь было потрачено не зря и им искренне благодарны. Даже, если нет навыков, всему научим, поможем. Любая помощь - это лучше, чем сочувствие на словах, - рассказывает координатор Патриаршей гуманитарной миссии Оксана Соловьева, которая сначала плела сети в родном селе под Воронежем, затем приехала добровольцем, да так и осталась в Донецке. Поступила здесь в медучилище, понимая, что медсестрой сделает для больных больше.
А лично я теперь мечтаю о классных тактических ножницах, которых мне очень не хватало, когда нужно было быстро срезать одежду с бойцов или старые повязки. Еще заиметь бы крутую бритвенную машинку и что-то современное для стрижки ногтей. Вполне себе девчачьи мечты!
И только в последний день своего дежурства вспомнила: я так никого и не покормила овсянкой-размазней и не прочла на ночь «Муми-Троллей». Может, в следующий раз?
ВНИМАНИЕ
Чтобы стать добровольцем и помогать в госпиталях и центрах помощи мирным жителям на Донбассе, можете заполнить анкету на сайте Патриаршей гуманитарной миссии.
0
12.00
